Котенок-зомби
Еще и поэтому я, порымшись в запасах старья (о да, запасы старья - это такой пазитифф... просто ипический), нашла-таки один кусок (видимо, по запаху).
Таки слэш. Таки недоделанный. Таки ой.
Убираю в комменты, потому как все страшно. Кое-кто это уже видел, но я жажду новых тапков.
ВАРНИНГ! АХТУНГ СТРАШНЫЙ И УЖАСНЫЙ! БЕРЕМЕННЫМ МАЛОЛЕТНИМ МОНАХИНЯМ - ЛИБО НЕМЕДЛЕННО УДАЛИТЬСЯ, ЛИБО НЕМЕДЛЕННО УДАВИТЬСЯ!
Таки слэш. Таки недоделанный. Таки ой.
Убираю в комменты, потому как все страшно. Кое-кто это уже видел, но я жажду новых тапков.
ВАРНИНГ! АХТУНГ СТРАШНЫЙ И УЖАСНЫЙ! БЕРЕМЕННЫМ МАЛОЛЕТНИМ МОНАХИНЯМ - ЛИБО НЕМЕДЛЕННО УДАЛИТЬСЯ, ЛИБО НЕМЕДЛЕННО УДАВИТЬСЯ!
-
-
13.10.2006 в 01:35"..Господа! Да вы извращенцы!.."
Кажется, проходили годы и годы, а огонь все бушевал – снаружи, внутри, в легких и на коже... Огонь и боль: сперва были только они. Потом пришла скука, когда боль чуть утихла. А затем вместо гари и вони жженого пластика появился новый запах.
Запах больничного антисептика, всегда внушавший ужас. Запах лекарств и дезинфекции, запах больницы. Огонь начал угасать – медленно, неохотно... Однажды лежащий на больничной койке пришел в себя и открыл глаза. Мир вокруг был белым, и единственное цветное пятно в комнате создавал букет. Странный букет... Фрезии, одинокая белая хризантема и зеленая ветка с гроздью орехов. Это смотрелось красиво, но... человек на постели отвернулся и закрыл глаза. Видимо, даже такое небольшое усилие его утомило.
Пришедший сон опять был полон визга тормозов и огня.
...Следующее пробуждение оказалось куда менее болезненным, хотя по-прежнему сил не хватало даже на резкий поворот головы.
Букет куда-то делся. Вместо него в вазе покачивались ветки акации – так, как будто их только что поправили.
Рядом на столике лежала газета. Названия не было видно – только ряды иероглифов и фотография. В траурной рамке.
- Как мило, братик... Только проснулся – и сразу за новостями.
- Кто... ты?.. – голос! Чужой, сипящий, шепотом...
- Хэй, не притворяйся. Амнезии у тебя нет, иначе ты бы не смотрел сюда с таким ужасом. – в газету тыкает пальцем молодой человек, почти мальчик, блондин... нет, крашеный... чуть растрепанные волосы, голубые глаза, хрупкое телосложение... светлый деловой костюм... Глаза обведены темными кругами - без стимуляторов себя в такое состояние загнать сложно.
- Ну... нет... так нет... – ками, да что же с ним такое творится...
- ...Так что ты, знаешь ли, умер. Вот, видишь, все честь по чести, автокатастрофа, пьяным за рулем делать нечего, такая трагедия... Ты меня слушаешь?
- Да, Мамору... – сложно дать другой ответ, если в грудь напротив сердца только что чуть толкнулся ствол. Дышать так же больно, как говорить.
- Лучше слушай, и слушай внимательно. Ты – покойник, официально и юридически. Тебя больше нет. Сейчас ты живешь только потому, что я тебе это разрешаю. Понимаешь, братец?
- Да, Мамо... ру. – лицо младшего брата близко-близко, в его глазах – фамильная сумасшедшинка. Такая же, как у Масафуми, как у дяди, как бывала иногда (хоть и редко) у отца и деда.
- Вот и умница. Хороший мальчик. – это так странно, слышать подобное от юноши на одиннадцать лет младше тебя, почти ребенка.
Мамору отходит, садится в кресло напротив, но пистолет не убирает. Боится? Или изображает страшного гангстера? Нет. Ему это не нужно. Но младший брат напряжен, как сжатая до отказа пружина - или вытянутая до предела струна. Еще чуть-чуть - и сорвется.
- Так вот, ты умер. Это твой некролог, на фамильном кладбище твоя могилка, у деда в мастерской создается твоя восковая статуя, все как положено. Понимаешь, братик, у тебя все очень-очень плохо... Честное слово. И только я тебя могу спасти, так что будь паинькой и не серди меня.
- Что... со мной?
- Ах да... Я совсем забыл. Ты, помимо того, что умер – задал врачам неплохую работенку. У тебя обожжены легкие и десять процентов кожного покрова. Ну, еще вряд ли ты когда-нибудь сможешь нормально ходить – на левой ноге повреждены мышцы и сухожилия. А в остальном – два-три ребра сломано, и прочее по мелочи, ничего особо страшного. Дать тебе зеркало, или не пугать инвалида? - тон у Мамору заботливо-издевательский, но время от времени чуть скачет; мальчик нервничает? ...Или просто голос недавно сломался?
Лежащий на постели медленно-медленно поднимает руку, ощупывает лицо. Должно быть, здесь когда-то были повязки, но сейчас их, остальись только шрамы. Наверное, прошло много времени...
- Тебе смогли сохранить зрение и правую половину лица, и отчасти подвижность лицевых мышц, повреждения не такие сильные. Ноооо... знаешь, моделью тебе уже не бывать. - Пахнет акацией. ...Слова дерут горло не хуже наждачки.
- Добрый... ты.
- Ага. Весь в папочку. ...Доказать, что ты и есть старший Такатори, у тебя уже не выйдет. Ни документов, ни внешности, ни голоса... Я говорил, что у тебя обожжены легкие и гортань? Ну вот... По отпечаткам пальцев тоже не получится. Так что можешь даже не пытаться. - в голосе младшего яду хватило бы на десяток змей; но откуда такая горечь? ...Потом до мужчины доходит еще кое-что.
- Старший... Такатори?
- Ага. У нас, пока тебя тут лечили, папа помер, знаешь ли... Вместе с дядюшкой. Остались дед и я; но дед уже старенький. Ему нервные потрясения вредны, так что известие о чудесном спасении внука до него не дойдет, сам понимаешь. Уж я позабочусь. – Юноша в кресле у окна делает легкий жест рукой – другой, не той, в которой зажат пистолет.
- ...Понял. ...Тут? – Отца Хирофуми оплачет потом. Когда появятся слезы и не будет зрителей. Так странно...
- Частная клиника. У нашей банды, похоже, становится обыкновением близких по больницам распихивать. ...Или по могилам.
- ...Цинизм... тебе... не идет.
- Ага. Но с тобой можно. Ближе тебя у меня никого нет, получается. - это должно было, наверное, прозвучать насмешкой. Но не прозвучало.
- Как же... Ока?
Повисла пауза. Затем прозвучал равнодушный - чересчур равнодушный - ответ:
- Там же, где и все остальные. Ты вообще многое пропустил, пока тут валялся. Но я даже рад, что так вышло.
Мамору приглядывается к больному; потом то ли усмехается, то ли просто вздыхает.
- Утомил я тебя. Ничего, поправишься, тогда будем разговаривать подольше. Пока выздоравливай... думай над новостями... С врачами поговори, я разрешил им отвечать на некоторые твои вопросы. А самое главное, братик... – Юноша встал, прошелся по палате, убрал пистолет. Потом присел на край кровати и снова склонился над братом. – Самое главное, не бойся. Я с тобой стану обращаться не хуже, чем ты со мной.
Младший подмигивает и ухмыляется, и того, кто лежит в постели, чуть передергивает. Эту ухмылку и подмигивание он уже видел - в другом исполнении... И хотя юноша явно всего лишь копирует одного рыжего, приятнее от этого не становится.
-
-
13.10.2006 в 01:35К примеру, о процедурах, обеденном меню и времени прогулки, когда это стало актуально. На вопросы о политике, об оплате счетов за лечение, или еще о чем-то серьезном никаких ответов не следовало. Вообще эта клиника оказалась интересным местечком: если память не подводила, он сам в свое время присматривался к заведению – бывает полезно иметь такое на примете. Но не сложилось, отвлекли другие дела... Фортели судьбы бывают довольно причудливыми. ...С другими пациентами сталкиваться не приходилось. Иногда по утрам он просыпался от чужих криков из-за стены: криков отчаянных и каких-то... безнадежных. Высокий мужчина с изуродованным лицом не стал выяснять, что за люди кричат. На самом деле его охватывала какая-то странная апатия. Мысли текли лениво, медленно... Чисто для развлечения он вспоминал мельком читанную статью о действиях седативных препаратов, и примерял на себя симптомы. Многое совпадало.
Временами приходил Мамору. Круги вокруг глаз никуда не исчезали, и делали его похожим на тощую злую панду. Визиты выдергивали пациента из больничной рутины, болезненно царапали что-то внутри – как будто сдирали корку с болячки. Братец язвил, дразнил и угрожал, и почему-то в глубине души от этого становилось тепло.
На свое имя младший обычно крысился, требуя называть его Оми, и никак иначе.
Однажды он принес маску – хорошо сделанную, прикрывающую половину лица маску из светлой кожи, - и кинул ее на кровать.
- Это для тебя. Я не хочу, чтобы ты выглядел как Фредди Крюгер. Можешь не благодарить, для себя стараюсь.
- Ну... Поиграем в карнавал, да, братишка?
Мамору скривился; а потом неожиданно зевнул.
- Я хочу забрать тебя отсюда. Понимаю, что рановато – но ты нужен мне.
- Зачем? Ты достаточно внятно дал понять, что нуждаешься во мне меньше, чем я в тебе... что же такое случилось?
Младший промолчал, сделав вид, будто поглощен обрыванием вянущих листьев с очередного букета - на сей раз белый клевер был причудливо перемешан с лавандой.
Большинство медсестер, как на подбор, симпатии не вызывали. Впрочем, их профессионализм не вызывал никаких сомнений; до тех пор, пока пациент не подслушал – разумеется, совершенно случайно... – разговор двух девушек. Хирофуми не сразу понял, о ком шла речь.
- ...палаты. Его друг постоянно носит ему цветы – да и не скрывает особо ничего, ну ты понимаешь... Отношения... Должно быть, блондинчик очень его любит, раз не бросил в такой беде.
- Это так романтично...
- И не говори. Я думала, так бывает только в манге и в сериалах...
- Такой каваии!.. Они оба, и блондинчик, и который с ожогами – такие трогательные...
-Жаль, что скоро придется с ними расстаться...
Так вот, значит, как это смотрелось со стороны... Мужчина невольно рассмеялся, но вырвавшиеся звуки скорее походили на хрип. И это было вовсе не смешно.
-...Ну вот, братец. Здесь ты будешь жить. Рад?
- Рад.
- Ну и зря. Я бы на твоем месте попытался сбежать как можно быстрее... но ты далеко не уйдешь, с такой ногой и такой дыхалкой. Да, и еще. Надумаешь повеситься или еще как свести счеты с жизнью, скажи мне. Помогу.
- Плохо ты меня знаешь... Мамору-тян.
- Оми. Оми Цукиено, запомни. Мне уже надоело это повторять, падаль.
Подросток косится на рыжеволосого гайдзина. Тот бездумно насвистывает какой-то модный мотивчик, щелкая кнопками камер слежения.
- Вот так весь день. Я думаю, это неправильно. Он либо лежит, либо телевизор смотрит... невключенный... либо под душем торчит.
- Дрочит, вестимо...
- Не замечал. - Мамору снова косится на рыжего, потом незаметно сцепляет руки за спиной. Он подозревает, что пальцы могут дрожать - и демонстрировать такую слабость ему не хочется. Гайдзин чему-то ухмыляется.
- Даже так?.. Занятно. Ну, а ты чего хотел?
- Реакции. Мне не нравится, что он вот так... не реагирует ни на что.
- Ну так вот же она, реакция, кушай - объект замкнулся в себе и демонстрирует апатию.
Упрямо поджатые губы.
- Меня эта реакция не устраивает.
- Пацан, ты уж реши что-нибудь одно, а то у меня уже от твоих метаний в голове мельтешит. Туда, сюда, то одно, то другое...
- Ты о чем? - настороженный взгляд в сторону собеседника. Мамору, мягко говоря, не доверяет ему - сложно доверять недавнему противнику; но особого выбора нет.
- ...понимаешь, ты никак не можешь выбрать, чего тебе от него больше хочется. То ли отыграться за все прошлое... Тогда не проблема, бери в руки палку, или там кнут - и вперед, к победе БДСМа... Только не поможет.
- Почему?
- Да никому не помогает... Карма, как вы говорите.
- А второй вариант?
- Зануда. Второй – это что ты братца хочешь... – рыжий ухмыльнулся еще шире и стрельнул глазами на собеседника, - минимум как советника и союзника. Тут сложнее.
...Да, кстати, я говорил, что все Такатори извращенцы?
- И не раз.
Подросток фыркает и выходит. У него в голове вертится то ли своя, то ли чужая (и такое возможно с этим... гайджином...) мысль: а еще ты боишься, что тебя снова бросят. Продолжай в том же духе, Бомбеец - у тебя непременно все получится. Ганбаримасу, котенок...
-
-
13.10.2006 в 01:35Поэтому этот момент он до последнего старался отодвинуть куда-то туда, в будущее, за грань спасительного «потом». Он говорил себе: в конце концов, не так важна для мужчины внешность. Да и вообще, теперь-то какая разница, как выглядеть... И что наверняка все не так плохо, ведь бывает и еще хуже... Он успокаивал себя такими мыслями - но храбрости это не добавляло.
И поэтому к зеркалу подходил через силу, а снимавшие маску пальцы чуть заметно подрагивали.
...Ужас. Отвращение. Гнев. Желание разбить чертово отражение и больше никогда не видеть! не ощущать!.. не знать... Поднимающаяся в груди волной холодная ярость. Отрезвляющая боль в ладони - впилась краем судорожно зажатая злополучная маска; как только не сломалась... Гладкая мертвая кожа; а под ней лицо, достойное ночных кошмаров. И дыхание перехватывает от мысли, что это - навсегда, и хочется убивать; неважно, кого.
Он привык прятать свои чувства - наверное, потому не сделал ничего; только стоял и смотрел. Приучал себя к зрелищу...
...Что ж; на первый взгляд, по сравнению с тем, что он себе навоображал, дело обстояло гораздо лучше. На второй... чуть лучше. Мир вокруг задрожал и окутался влажным маревом; иногда Хирофуми сильно не хватало стекол очков, но это был не тот случай. Видимо, имело смысл опять принять душ – когда льются струи горячей воды, слезы практически незаметны, и можно попробовать обмануть себя. Да и плакать перед камерами совсем не дело. ...За эту слабость – лить слезы по любому поводу, как девчонка – он сам себя ругал многократно еще в школе. Но поделать ничего не мог; оставалось скрывать от мира свой позор, а уж в этом старший сын Редзи Такатори был мастер. ...Скрывать, и тайно винить в своей нынешней плаксивости таблетки, и понимать, что они ничего не меняют; а соль по векам - как обряд очищения; соль и вода, и наверное, не зря они всегда стоят между умершими и живыми...
...Маска легла на расплывшиеся бледно-розовые пятнышки – лепестки пиона. Принесенный Мамору очередной букет уже начал увядать. Хирофуми подумал мельком, что вряд ли теперь цветы будут вызывать у него какие-то приятные ассоциации.
Младший брат слегка пахнет оранжереей: лилиями, розами, жимолостью, еще какими-то травянисто-цветочными запахами... Зачастую именно они и предупреждают о приближении Мамору - походка у младшего очень тихая, да и видит Хирофуми без очков неважно.
На этот раз юноша принес несколько приторно пахнущих лилий.
Прошелся на кухню, налил в вазу воды, красиво расположил цветы... Поскучнел, заметив нетронутый бенто.
Присел рядом на диван.
-Хиро-чан... Ты опять ничего не ел, так?
-Нет, я завтракал.
-...Вчера. Или позавчера?
-Я не хочу есть, братик. Ценю твою заботу, но не стоит так беспокоиться.
-Нии-сан... Я тебя с ложечки кормить не стану, имей ввиду. Хлопнешься в голодный обморок - выяснишь, что такое внутривенное питание. Как анорексичек кормят.
-Я... просто не хочу есть.
-Мне это неинтересно. ...Ладно, не о том хотел поговорить. Давай одевайся, хочу кое-что показать.
...О выборе одежды Хирофуми пожалел, как только понял, куда его везут. Фамильный особняк в районе Хама-тё. Дом, где возможно было появляться либо в кимоно и хакама, либо в костюме-тройке, но никак иначе. "Неподобающе" - молчали ворота. "Распущеность" - шелестела ветвями ива в крошечном садике. "Упадок..." - горестно скрипнули, открываясь, седзи. Мамору в его деловом костюме выглядел здесь своим: Хирофуми, в джинсах и рубашке, казался наглым чужаком.
Поврежденная нога, казалось, все еще горела; боль вгрызлась, как хорошо обученная овчарка - не разжимая челюстей.
Хирофуми чувствовал себя жалким.
Вообще дом выглядел покинутым. Не заброшенным, нет - свежие татами, вытертая пыль, садик тоже показался ухоженным... Но царящая внутри тишина ясно показывала - здесь никто не живет.
Хирофуми вспоминал, как здесь было лет пятнадцать тому назад: картинки накладывались, как в плохом кинофильме. В полумраке комнат чудились призраки: отец с газетой в руках, смеющаяся Кикуно, Масафуми в школьной форме; дядюшка, тогда еще только офицер полиции... Слез не было, как ни странно - только недоумение и стыд.
Мамору явно бывал здесь недавно. Он уверенно шагал в сторону отцовского кабинета: единственной комнаты в европейском стиле. Хирофуми тащился за ним, мысленно кляня все на свете - и собственную непредусмотрительность, и не желавшую слушаться конечность, и чертову сентиментальность, и идиотские семейные традиции, и даже придурочность систем безопасности автомобилей, ни от чего никого не спасающих...
-Ну вот... - Мамору прошел за письменный стол и бесцеремонно начал рыться в ящиках, доставая какие-то бумаги.
Хирофуми застыл посреди кабинета, снова с головой уйдя под лед воспоминаний. Точно так же здесь все было в прошлом; шелест бумаг, чуть потертый ковер под ногами, чувство вины.... Время ходит чертовыми кругами; змея кусает себя за хвост; а дураки не меняются, они все так же смотрят себе под ноги и ожидают недовольного возгласа: "Ну что за идиот!"
...Голос Мамору тише, чем был у отца.
-Вот, посмотри. - Хирофуми поднимает глаза: младший брат занял место отца, и протягивает три разномастных папки.
-Ты ведь был секретарем. Так что должен в этом всем разбираться быстрее меня. Сделай краткие резюме и разберись вообще, стоит ли с этим возиться.
Хирофуми подходит ближе, протягивает руку к папкам, но не касается их.
-Младший братик... А почему я должен это делать для тебя?
-Потому что я так хочу, старший братец. И потому, что ты мне кое-что должен.
-А если я откажусь оплачивать долг? Лицо я твоими стараниями уже потерял, все остальное тоже... Зачем мне помогать тебе?
Мамору поднимает голову и тоже в упор смотрит на брата. Выговаривает слова тихо и медленно, как будто нехотя.
-Причин две. Первая - это будет на благо нашей семье. Я справлюсь и без тебя, просто затрачу больше времени и сил; если ты мне поможешь, я смогу больше внимания уделить другим вещам. Это твой кнут.
-Что?..
-...А вторая причина - ты от меня по-прежнему зависишь. Если я буду тобой доволен, тебе твоя награда понравится. Соответственно, если я буду тобой недоволен, то, сам понимаешь... И вот это - твой пряник.
-Эй, а ты не перепутал мотивировки, ммм... - Хирофуми хочет свести хоть что-то из произошедшего к шутке; хочет назвать брата малышом... но по какой-то неведомой причине слова внезапно застывают, встают в горле колом, как кость. А Мамору продолжает - так же тихо, так же монотонно, внешне равнодушно...
-...Потому что есть и еще одна причина, по которой ты будешь меня слушаться. Я ведь знаю, как и чем тебя держал на поводке отец. И почему ты был с ним таким послушным, тихим и почтительным, тоже знаю.
Мужчина слегка бледнеет. Мамору не может знать... Ему просто неоткуда. Это обычный, просто очень удачный блеф - не более.
-И почему же, братик?
Вместо ответа Мамору поднимается из кресла, обходит стол и расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке брата. Потом еще одну. Глядит по-прежнему в глаза - ровно, без вызова... почти.
-Ты выбираешь слишком высокие воротники и застегиваешься на все пуговицы. Расслабься, Хиро-чан.
Затем Мамору вкладывает папки в оцепеневшие руки брата, и выходит из комнаты.
-
-
13.10.2006 в 01:37Хирофуми аккуратно положил бумаги на стол, борясь с искушением с размаху швырнуть ими в стену. Все равно пришлось бы собирать - а бессмысленные жесты наедине с самим собой не нужны. Ярость? Нет, ярости не было; только тупая боль в горле, где так и застрял горький комок.
...поездка в родительский дом оказалась очень выматывающей. Иероглифы расплывались перед глазами, как чернильные пятна в воде; лицо горело, и маска казалась раскаленной. Вечное средство от всех болезней, работа больше не помогала; усталость навалилась свинцовой тяжестью, заставила тяжело осесть на постель. В глаза будто песку насыпали, и даже неяркий свет казался невыносимым. Так Хирофуми и уснул – одетый, в темноте, на нерасстеленной кровати.
...чтобы проснуться уже за полночь от яркого электрического света, и шагов, приглушаемых ковром.
- Нии-чан, спать в одежде плохо, - мягко произнес Мамору, трогая брата за плечо. - Все будет болеть. Тебе лучше раздеться.
Хирофуми пробормотал что-то вроде «да, конечно»; еще не до конца проснувшись, поднялся, и принялся расстегивать пояс; и вдруг почувствовал себя... неловко. Младший стоял тут же, и смотрел – оценивающе. Старший брат вдруг осознал, что Мамору как-то незаметно перестал быть ребенком. От него едва ощутимо пахло алкоголем, и чьими-то духами; и еще этот костюм.... Странно, что Хирофуми не замечал раньше: Мамору перестал смотреться нелепо в костюме для приемов. Тонкая упрямая складка у рта и чуть вздернутая бровь.
-Стриптиз? Давай помогу.
Словно опомнившись, Хирофуми выдавил:
- Я сам, - смешно и нелепо, со спущенными до колен штанами - не то продолжить снимать их, не то снова надеть... – Не настолько...
- Я не спрашивал.
Мамору шагнул ближе, уперся жесткой ладонью в грудь, надавил, заставляя брата медленно лечь на спину. Тот подчинился безмолвному приказу, не понимая, чего от него хотят. Мамору склонился над ним близко-близко, а потом сжал кулак, с силой захватывая кожу. - Я могу избить тебя прежде, чем возьму. А могу не избивать.
...Отец в такие моменты никогда не снимал очки; что за ними было, чего не было - не разглядеть. Все в прошлом. Мамору отгораживаться от мира нет нужды – его глаза и без того никаких эмоций не отражают…
Хирофуми хотел возразить, но лишь прохрипел что-то невнятное.
...Да и что он мог сказать? «Не надо?» Он сказал. Говорил много раз... Унижался. Просил... Сейчас, и тогда, он умолял - только, наверное, слишком тихо. Беззвучно, одними губами.
Просьбу не услышали. Ни тогда, ни сейчас.
Самым жутким оказалось выдержать непрерывные ласковые поцелуи. И еще то, как Мамору старался, чтобы брату было хорошо. «Видишь... Видишь?.. Я мог бы тебя просто изнасиловать, неблагодарная скотина. Цени».
...Потом, словно в отместку за неразделенное удовольствие, Мамору сделал это еще раз, почти сразу после. Сделал – потому что мог. Доказывая свое право. Используя по своей прихоти. ...Вряд ли Бомбеец признался бы даже самому себе, но - его заводило это хриплое, шипящее дыхание сквозь зубы; заводило то, как брат сначала старается сдерживаться, и потом все равно стонет, громко и болезненно. И чаще. И громче. До крика.
...Это, оказывается, приятно - иметь секретаря-шлюху.
Мамору перевернулся на спину и задышал ровнее. Хирофуми почти отстраненно наблюдал, как во сне у брата меняется выражение лица.
...Так неосторожно... Заснуть рядом после того, что было - либо железный расчет вкупе со стальными нервами, либо непроходимая глупость, либо... либо просто усталость. День был долгим и тяжелым, и судя по виду Мамору, у него такой день был далеко не первым.
...А считать парня глупым несправедливо - он убедительно доказал, что не дурак.
Значит, либо расчетливая хладнокровная сволочь... либо сможет ею стать в будущем; если доживет, конечно.
Хирофуми смотрел на спокойно вытянувшееся рядом тело, и почти физически ощущал желание сперва придушить гаденыша, а затем свернуть ему тоненькую шейку. Собственными руками. До тихого мерзкого хруста. Отплатить за все: за сегодняшнее унижение, и за навсегда лишившую лица катастрофу, и за тот давний страх... Дышать ненавистью сладко. Еще слаще видеть объект этой ненависти беспомощным, спящим, беззащитным... но..
...никогда Такатори не были импульсивными. И дураками тоже не были. Поэтому убийства ими совершались только при строгой необходимости; а свои желания Хирофуми таковой необходимостью не считал. (Только отцовские - но это совсем другое). И как бы ни хотелось прямо здесь и сейчас убить братца - наплевав на достоинство, красоту поступка и элементарные соображения о своей безопасности - приходилось сдерживаться.
...Мамору безжалостен. Он умен и трудолюбив. Он способен и хочет стать главой клана. О себе Хирофуми этого сказать не может; отец в свое время начисто выбил из наследника любые амбиции, не желая видеть в сыне конкурента.
Так что на свой счет старший брат иллюзий не испытывает: вряд ли ему самому получится эффективно возглавить семью. Значит...
...Хирофуми почти слышит знакомый шепот дьявола: ну же... Давай. Ты хочешь этого. Однажды ты уже избил его до полусмерти - вспомни, как это было сладко... Подумай, каким удовольствием будет закончить начатое... Убей. Ну что же ты медлишь?.. Вряд ли такая возможность повторится... у-б-е-й...
На одной чаше весов личная месть, желанная и манящая своей доступностью - просто протяни руку.
На другой - благо семьи. То, ради чего Хирофуми жил до сих пор.
И еще... Еще маленькая гнусная себялюбивая мыслишка о том, что смерть Мамору означает одиночество. Навсегда. На всю жизнь, сколько бы ее ни оставалось.
...А потом в голове начинает потихоньку вырисовываться знакомая старая мантра: "Ты виноват. Это ты сам во всем виноват. Это твоя вина".
Больно и противно. Хочется закрыть глаза и ничего больше не решать, перестать ощущать боль; может быть, перестать дышать?.. Не выходит - тело, даже покалеченное, раз за разом гонит через легкие воздух; сердце бьется, и этого не изменишь простым желанием. ...Еще хочется плакать и курить, и вымыться, и попытаться просто забыть, вычеркнуть из памяти эмоции и события сегодняшнего вечера - и жить дальше. Не вчерашним днем, не завтрашним - просто существовать в пузырьке крохотного "здесь и сейчас", ни о чем особо не думая. Когда-то он это умел. Значит, придется вспоминать технологию.
...на кровати лежат двое. По разные стороны постели, не касаясь друг друга - но связанные чем-то куда более прочным, чем ткань или сталь.
Подросток улыбается, не открывая глаз. Затем, вслушавшись в дыхание наконец заснувшего мужчины, садится и нашаривает свой пиджак. Мамору прячет в ножны крошечный дротик, который все это время сжимал в руке - так осторожно, как можно обращаться только с очень опасными вещами. На дротике ярко-алая маркировка - нервно-паралитический яд. Мамору учится на своих ошибках - и награда за прилежание ему нравится. ...нервы у парнишки, видимо, и впрямь из легированной стали - потому что потом он, юркнув обратно в постель, мгновенно засыпает. И ему снятся очень приятные сны.
...В двух километрах оттуда рыжий телепат потягивается, ухмыляется и прижмуривает глаза от удовольствия. Эти две игрушки в паре оказались куда интереснее, чем поодиночке.
-
-
13.10.2006 в 01:38Хирофуми чуть желчно размышляет, что у младшего, похоже, серьезные проблемы в плане личной жизни - раз уж произошедшее братца так воодушевило. Да и влечение к родственникам сложно назвать нормой.
...Впрочем, смеяться по этому поводу не хочется. Тело до сих пор протестует против вчерашнего с ним обращения.
Заметив, насколько старший брат мрачен, Мамору тоже серьезнеет. Он слегка тянет мужчину за прядку успевших отрасти волос.
- Нии-сан, полагаю, я должен извиниться за вчерашнее.
- Не стоит беспокойства... братик.
- Ну и я думаю, что не стоит. Но тебя это расстроило... или нет?
Мамору вдруг оказывается близко-близко, и обвивает руками за шею, заставляя пригнуться. Шепчет на ухо - горячо, безумно, непристойно...
- Ты мой, Хиро-чан. Никуда не денешься теперь. А если попытаешься сбежать - найду и верну. И искалечу, чтобы ты вообще ходить не мог. ...Чтобы не смог больше никогда меня бросить... Не отпущу. Лучше сам убью.
У Хирофуми мороз продирает по коже - интонации эти он помнит отлично; и по собственному опыту знает, что воспринимать эти интонации следует предельно серьезно. Но страшно не от этого; что-то внутри, услышав слова брата, болезненно дергается. Болезненно - и так сладко... И это определенно не ненависть.
Ирисы. Темно-фиолетовые, почти черные. Роскошная гофрировка, чарующе-изящные изгибы лепестков, почти бесстыжая атласная нежность... Листья - как лезвия копий.
...Маленькая ладошка чуть надавливает на подбородок, заставляя развернуться. Пальцы очень твердые, почти стальные - занятия стрельбой из лука способствуют.
-Хирофуми-ниисан, о чем задумался?
...А Хирофуми слышит другое: не заставляй меня привлекать твое внимание, братик. Тебе не понравится.
-Ни о чем. Я тебя слушаю, Мамору-тян.
-Непохоже. Ладно, черт с тобой, называй как хочешь. ...Все равно суть не меняется.
-Я слушаю тебя, братишка.
-...Да. .
-Продолжай.
-Мацуда Такео-сан. Знакомая фамилия?
-Более чем.
-Расскажи о нем. - Мамору бездумно перебирает отросшие волосы брата: как будто с куклой развлекается..
-Мацуда-сан. Средний сын министра здравоохранения. Если мои сведения не устраели, конечно. Очень занятный в плане своих пристрастий человек.
-Каких именно пристрастий?
-На шантаж ничего нет, имей ввиду.
-Уже пробовал?
-А ты как думаешь?
-Ладно, продолжай.
-Медицинское образование, сперва интерес к психотропным препаратам, затем увлечение противоядиями. Ну, и ядами, конечно. Год назад номинировался на Нобелевскую.
-Сотрудничество с Корин?
-Нет. Разные сферы интересов. К тому же Мацуда скорее криминалист, чем исследователь.
-Дальше.
-Почтителен к родителям, однако с семьей предпочитает держать дистанцию. Детей нет, жены нет, любовников или любовниц нет, только постоянная... хм... куртизанка, назовем ее так.
Язвенник; судя по косвенным данным, сердце тоже не в порядке.
Даты биографии и конкретные цифры назвать не могу - я все же не компьютер...
Впрочем, посмотри в моих базах данных. Я так чувствую, ты их уже взломал.
-Было бы над чем трудиться... Ты не отвлекайся от тематики.
-Тематика... Мацуда-сан, назовем это так, увлекающийся человек. В частности, обожает мюзиклы. Не пропускает ни одной премьеры.
-Просто-таки мирный интеллектуал и цвет нации.
-Ага. - сухой смешок.- Коллекцию отравляющий веществ этот достойный джентльмен хранит в лаборатории. Помимо классического цианида и крысиного яда - широкий спектр боевых препаратов японского, китайского, американского и российского производства.
-Параноик?
-Коллекционер. И специалист.
-Маньяк?
-Ты слишком плохо думаешь о людях. Пока что на его счету только двое ассистентов с тяжелым отравлением - разумеется, случайным. Мацуда их уволил потом; оба до сих пор живы... вероятно.
-Ага. Отравил - и уволил. Удобно...
-можно и так посмотреть. А можно и по-другому. Представь, что ты проводишь сложный и главное, дорогой эксперимент. А двое идиотов-ассистентов нарушили инструкции и все запороли, да еще и сами траванулись по ходу - лечи их теперь... Кстати, страховку Мацуда оплатил.
-Ну конечно, тебе так думать удобнее.
-Мамору... Я шантажом занимался больше восьми лет кряду. И одно из основных правил этой игры - нужно точно знать, что произошло. Неважно, что ты об этом думаешь. Неважно, что ты будешь с этим делать - это твои личные заморочки. Даже доказательства не столь важны - их можно, в конце концов, и подделать.
Но если ты в произошедшем что-то упустил - ты в глубокой... луже, скажем так.
-Ага... Это ты по своему опыту говоришь?
-А как же.
Оми ласково-ласково проводит пальчиками по лицу брата - и того передергивает. Эта ласка похожа на проползающую по коже змею.
-Хороший мальчик.
...Мамору работает. Работает много, напряженно и без всякой пощады что к себе, что к своим помощникам.
Империя Такатори сильно пошатнулась со смертью Редзи - и нужно спасать то, что осталось. ...Иногда по ночам тени из углов старого дома сгущаются за спиной наследника. Его секретарю кажется, что это растут черные крылья - с каждым днем они все темнее.
Тогда Хирофуми трет переносицу и, чуть откинувшись на стуле назад, закапывает в глаза лекарство - зрение действительно ухудшается, как врачи и обещали; а линзы ничуть не улучшают дело.
Глава клана даже не смотрит в сторону брата; но обычно после такого очень быстро все файлы на экране лаптопа закрываются, а бумаги складываются в аккуратную стопочку.
-Пошли-ка спать, братец. Сегодня уже много не наработать.
В опустевшей темной комнате остается витать аромат перечной мяты - Мамору заявил, что такой запах повышает работоспособность, и поставил на стол крохотную вазочку с этой душистой травой.
Мятой пахнет и мазь, которую нужно втирать в обожженную кожу. ...Бомбейцу, уткнувшемуся носом брату в шею, снится ящик с ярко-зелеными побегами и логотипом "Конеко"... а еще - леденцы, и пожар в здании партии Независимости.
-
-
13.10.2006 в 01:45Да! Пазитифф.
Тапки могут и воспоследовать, но пока ура. ))))
-
-
14.10.2006 в 12:08И да, я - извращенец. Но мне, черт возьми, нравится ТАКОЙ инцест!)