Привет.
Когда я была маленькой, я очень хотела побывать в Греции. Я представляла себе…
…Парфенон. Колонны, целые и обрушившиеся, и оставившие от себя только основания, и ступеньки, и солнце – закатное, как расплавленное в тигле золото, и алое, как в кошмаре, небо, и небо белое, в полдень, раскаленное, как камень под ногами, и сухие травинки, и острова в море – как разбросанные по тарелке кусочки базилика, и запах углей, на которых жарится вечером что-то явно вкусное, но тоже чужое, незнакомое, совсем другое… И еще звезды на черном небе, как проколы на ткани мироздания, и статуи, и грохот волн о скалы, и пустые пляжи, на которые набегает волна – а-дри-а-ти-чес-ка-я… И еще рынок, на котором говорят на неизвестном языке, и тысячелетние дороги, и люди, которых так легко представить современниками тех, из мифов – ты же не знаешь, кто они, и почему не представить, что вон тот старик, сидящий у ворот, в свое время осаждал Трою, а? …Оливковые рощи, виноградники, Афонская гора, древние маслодельни, узор меандра на карнизах зданий, и запах пряностей на базаре… И еще – ранний ветер, свежий, как роса на цветке, и немного соленый, потому что – море рядом, и даже во сне ты слышишь его мерное ш-шаэ, шш-шаээ… И улыбки – просто потому, что хороший день, и хороший вечер, и веселая ночь, потому что все молоды, даже те, кто стар – просто такая земля и такое небо над головой, и под ногами – тысячи лет истории, а в легких – немного хмельной воздух, а еще можно искупаться ночью, и почувствовать себя на тысячи лет и тысячи парсеков в одиночестве, и говорить с чужими, древними, но знакомыми тебе богами – ничего, что не ответят… А по ночам камни отдают собранное за день тепло, и только к рассвету остывают и леденеют, и если слушать цикад, то можно выпасть из времени, и придти к себя только к восходу солнца, потому что время здесь истончилось, и иногда видишь совсем не то, что позволено человеку… На коже – морская соль, а на ногах – белая известняковая пыль, и ночной ветер касается тебя как игривый котенок, и играет твоими волосами…
Когда я стала постарше, я думала о Франции и Италии.
…О Ватикане, о Риме, где на площадях бьют фонтаны и летают голуби, где солнце везде, а улочки узки и затянуты бельевыми веревками, как паутиной, где маленькие-маленькие кафе выставляют столики на тротуар, а кофе пахнет так, будто это напиток богов – хоть даже ты его и не пьешь, дорогуша – и еще в Риме тысяча кладбищ, и луна огромная, как круг сыра, кстати, ты знаешь, что круг сыра иногда бывает в человеческий рост высотой, и ночные клубы с загорелыми мачо и тоненькими-тоненькими красотками в полосатых платьях, и безумными коктейлями с галлюциногенными смешаниями цветов…
И Париж, с речными трамваями, и каштанами, и огнями, и мостами (Новый мост – один из старейших, если не самый, я не больно-то внимательно слушал экскурсовода тогда), и превращенный в музей вокзал, и стеклянная пирамида в Лувре, и еще Латинский квартал, и крохотные подвальчики, где подают изумительное вино (хотя ты его тоже не пьешь, бедняга), и витражи на стеклах соборов, и готические их своды, и горгульи, и ах-Нотр-Дам, и странные смешные стеклянные кружки с видами города, и вид с Сакре-Кера на весь Париж, и еще тысячи мелочей, которые откладываются в памяти меловыми наслоениями, создавая неповторимую атмосферу вечного праздника, и немного – грусти и порочности, и еще – быстротечности жизни, смешанной с тончайшим запахом Шанель № 5 и стуком каблучков по мощеному тротуару…
А Прованс – лавандовые поля, и сурепка, и забавные маленькие магазинчики с местными сувенирами, и трубка в зубах у седоусого фермера, и крохотный номер в мотеле, где на кровати лежит покрывало из сшитых вместе пестрых лоскутков, а сама комната – полтора метра в ширину… И пахнет почему-то свежескошенным сеном…
И Неаполь, безумный город, где заблудиться так же легко, как завести роман, а стенки домов покрыты совершенно сумасшедшими графитти, Нью-Йорк тихо плачет от зависти – и еще есть решетки балконов и запах свежей рыбы и оливкового масла… И Венеция – обязательно побывай там, тебе должно понравиться, особенно в карнавальную неделю, больше ничего не скажу, потому что это надо видеть своими глазами…
Еще есть Милан, Гавр, Марсель, Лимож, Нант, и безымянный для меня городок на севере Франции, где медовая и ситцевая ярмарка, и еще тысячи мест, которые ускользают из памяти, оставляя в ней только чистое, незамутненное ничем удовольствие. Приезжай…
…А потом в мои сны вошла Япония.
…Тишина, нарушаемая лишь стуком гэта о деревянные мостовые. Гонг из близлежащего храма. Священная веревка перед входом – ты даже подумать не могла бы о том, что веревки такой толщины бывают, они в толщину больше, чем мой рост! – красные тории, и знаменитый сухой сад из песка и камней.
Небоскребы ночного Токио, и реклама – везде, на любом, самом маленьком клочке. И люди, которые кажутся настолько чужими, что по сравнению с ними самый мерзкий алиен кажется родным и близким, и одиночество посреди толпы находит тебя, и ты перестаешь понимать, кто ты и что ты в этом чужом городе. Улыбки. Везде улыбки, и чужая речь, которую ты начинаешь понимать только с осознанием, что до конца не поймешь никогда. Иероглифы и кана – везде. Толпы. Пробки. Токийский залив, вонючее зеркало, у которого каждый год город отжирает кусок за куском. Сложнейшие пересадочные станции метро – о, лучше держись от них подальше в час пик, иначе не соберешь костей… Кричащие вывески магазинов, кинотеатров, ресторанов и супермаркетов, и стук надземного поезда прямо над головой, и музыка – музыка – музыка, со словами на непонятном языке, и только прислушавшись, ты понимаешь, что это английский, но боже мой, ты все равно не понимаешь смысл… Нарисованные личики вроде бы живых «гейш» в чайном домике – никак не отделаться от мысли, что там, под косметикой, человеком и не пахнет, просто такая заводная кукла или робот; пар горячего источника и холод неотапливаемого рекана…
Парк с цветущими розовыми деревьями – похоже на dogwoods в Иллинойсе, но гораздо более хрупкие, это та самая сакура, и под деревьями – почти под каждым – на принесенных с собой покрывалах сидят люди, кто-то молча, кто-то шумно… А в воздухе – дивный коктейль из солнечных лучей и весенней прохлады.
Тории «по колено» в воде. Изображение демонов и богов-стражей – не поверишь, но меня они, пожалуй, могли бы ввести в легкий тремор, если бы я точно не знал о их… ненастоящести. Черепица на крышах храмов – коньки изогнуты нереально красивой дугой. Веревка, соединяющая две скалы в море.
Монастырь Хорюдзи. Монахи, позволяющие воспользоваться их гостеприимством и переночевать в храме – если встанешь с утра на молитву вместе с ними… Крошечные сады с непременными каменными фонарями, мостиком через ручей шириной в тридцать сантиметров и обязательно островком посреди озерца – пусть даже само озерцо всего метр диаметром. Приглушенный, затененный свет в доме сквозь бумажное окно. Каменный замок под названием «Белая Цапля» - и нечего смеяться, зрелище действительно немного напоминает белые перья и полет, и коньяк тут ни при чем. Ролевики – нет, реконструкторы, одевающие доспехи самураев (100 долларов комплект), вооружающиеся мечами и луками – воссоздают каждый год знаменитую битву у реки… Ароматические палочки, курящиеся перед каменной стеллой с иероглифами – и никого на кладбище… Сады Нара. Болезненно – смертельно – оголенные ребра Атомного Дома в Хиросиме. Тихий шепоток ребенка на ухо матери – «бака-гайджин». Звон фурин – колокольчиков с привязанной к язычку полосой бумаги. Влажная жара июля в Токио. Белоснежный двухметровый снег в Саппоро.
Я никогда не была ни в одном из этих мест.